Прошло два месяца с тех пор, как она устала улыбаться… нелепо напрягать лицевые мышцы и делать вид, что все отлично… казаться милой и любезной – устала. В тот момент, когда она впервые пропустила сквозь сердце дурные мысли о своей пропаже, что с каждым днем подпитывались болью разлуки… ей попросту надоело скалить зубы бессмысленности этого мира (именно той, которой она иногда наделяла его)

Изводя себя томительным ожиданием неизвестности, она (день за днем) упрямо набивала оскомину надеждой на встречу. Пытаясь вернуть былое, дабы вновь насладиться тем приятным полумраком задымленного пространства, она… неторопливо пила имбирный чай и… обещано доливала в него спиртное.

Фонтанируя оптимизмом, она создавала для других идеальный план жизни, но почему то сама никогда не следовала ему. Обладая невероятным самомнением, сознательно вгоняла себя в комплекс неполноценности. А после, скромно примеряя на себя роль жертвы, правдоподобно выдала себя за человека страдающим заниженной самооценкой. 

Благо хитрость самокритичности никогда не позволяла ей прислушиваться к чужим советам. Посему, любой сочувствующий взгляд со стороны все чаще раздражал упрямством толпы, что якобы норовила навязать ей свое стадное мнение. Смеха ради, она, молча выслушивала все минорные звуки сострадания, чтоб после, в приглушенном тоне жалости возненавидеть каждого из прохожих, что имел неосторожность выразить свое понимание.

За билеты на утлый ковчег выдавали талоны на сахар. Потребители строились в ряд и черствели по первому взмаху. Воздержавшихся гнали на пирс для посадки на лодки позора. Раскрывали медузы зонты, бился пульс в штормовых бурунах.

Пристегнув меховой воротник, позади монастырского хора, на иконы с укором смотря, некто в кожанке кашлял в кулак. Четки сыпались в кадки грехов, (инквизиция здравого смысла) Заступала на службу царю и не веря усталым глазам… наблюдатель простывший скорбил, обводя в ежедневнике числа. Из которых им был сочинен XIX век, «Ренессанс»

– Что мне с ним делать, а???  – Пошли его на хуй.

– Зачем!?!  – Так, ты хотя бы будешь знать, где он.

      Как сказал в свое время Наполеон Бонапарт, «красивая женщина нравится глазам,      а добрая сердцу. Одна бывает прекрасной вещью, а другая – сокровищем» Но как бы мужчина не называл женщину и, кем бы она ни была в его жизни, она все ровно остается единственной и неповторимой.

Хотя… в одном женщины похожи, все они уходят из жизни мужчины одинаково красиво.

С гордо поднятой головой, надменно и стремительно постукивая каблуками, хлопают дверью. Быть может после, они и сползают по ее обратной стороне и горько плачут, но ведь этого никто не видит. Поэтому женщины всегда уходят восхитительно

«с возрастом исчезают желания»

однажды, сказала ей умудренная опытом женщина… на тот момент ей было 19, и…     она просто не поверила этим словам…           в двадцать два, ей еще хотелось цветов поутру в капельках росы с легким ароматом кофе… а в двадцать восемь, обнаружив, что поцелуи возникают по инерции соития, она еще что то пыталась изменить в интимной жизни… в тридцать лет, резким жестом точных линий, она заменила дом работой…     в тридцать два, она еще надеялась стать вицепрезидентом банка…но в тридцать шесть, назвав дочку Лизой и купив ей куклу Барби (мечту своего детства)

однажды утром у нее закончилось кофе… зеленый чай с мятой потерял свой аромат,           а заварное пирожное, пролежав семь суток на столе, стало тверже алмаза…                       уже давно рассвело… загудели машины, суетливые люди заторопились на работу (потрескивали звоночки, постукивали каблучки, шелестели газеты) кругом в унисон… «доброе утро», «буду через 5 минут», «такси!!! такси!!!» (возможно, она была единственным человеком, кто в утро понедельника никуда не торопился)

она мирно сидела, поджав ноги под себя с опухшими глазами, с взъерошенными волосами и с остатками кофе на дне бокала… семь суток суетливое городское утро не касалось этой квартиры… воздух был душный и пыльный, но N ничего не волновало… все это время,       она стучала по клавишам в ритм биения сердца, дописывая последние строчки, предпоследних запятых…

      как ни странно, но обычно шекспировские страсти разгораются после потери памяти            (или же после ее внезапного возвращения) ибо у каждого в жизни есть нечто свое        «не до забытое» такое бесконечное как космос, возле которого проще забыть о себе,      чем осознать причину его появления у других…  будучи мечтательно легким и лишь слегка   одушевленным, оно… зачастую, бесследно теряется в человеке и превращая его душу     в потемки, бередит память теплом воспоминаний…

   редко вижу ее… раньше, обычно встречался      с ней взглядом на платформе в метро,        а сейчас,  все чаще смотрю под ноги,  чтоб только не видеть… как она упрямо игнорирует разделительную черту, жирно расчерченную на полу станции, из за чего подъезжающий поезд едва не касается носков ее туфель… или как нелепо ей приходится отклонятся назад, чтоб не столкнуться с боковым зеркалом состава…

не знаю, но более чем уверен, что ей абсолютно нечего терять в этой жизни    (какой то садист у нее ангел хранитель,   иначе, за что ей столько всего этого)

 «…а я по прежнему ненавижу ее… за красоту, за то, что на нее невозможно взглянуть и, при этом не обжечься… за то, что каждое мое движение в ее сторону она рассматривает, как недвусмысленный подкат к ее заднице, и… наконец, за то, что она считает себя умнее всех и вся…

я стал игнорировать ее (прекратил с ней всякое общение, что само по себе было непросто, ибо мы работаем в одном офисе) и всем своим видом показывал свое равнодушие… будучи действительно не дурой, она быстро угадала мое настроение

                – ты не первый такой в моей жизни… – сказала она мне сегодня в курилке…         вас таких, внешне индифферентных мужиков, пруд пруди…  одни считают, что напускным безразличием как то заинтересуют меня… другие, как ты, просто обманывают себя… борются со своей природой и натурой… но против естества не попрешь, ибо его так легко         не сломаешь… поэтому, предлагаю тебе, все же иногда со мной общаться…                    это будет полезно для нас обоих

после, она докурила и ушла, а я еще долго не мог успокоиться… пожалуй,  скромнее этой девушки, я никого и никогда не встречал…»